Жизнь без офиса

На фото стояли Мухомор, Волчонок, Ковбой и Снежинка.
Оля смеялась уже больше минуты. Она тряслась от смеха, закинув назад голову. Серьёзный, обшитый чёрным бархатом фотоальбом тоже сотрясался, лежа у неё на коленях, и теперь всем моим родственникам и предкам пришлось прыгать так, как им, наверно, никогда не доводилось прыгать до этого.

Ну что тут такого на этой фотографии? Стоят дети в новогодних костюмах на фоне Новогодней Ёлки. Это Лёха, это я, это Женька, а это Наташа… О, Наташа! Наташа-Снежинка, моя первая детская любовь…

Крайний слева на фото стоял Лёха в костюме мухомора. Его папа был слесарем-сварщиком в электросетях, а жили они в нашем доме этажом выше. Сам Лёха был на год старше меня, и в те времена мы ещё дружили и вместе бегали во дворе. Костюм состоял из большой красной шляпы с белыми пятнами и белой манишки-накидки, которая надевалась на плечи. Когда мне принесли такой костюм, я отказался наотрез. Всё-таки мухомор – это гриб с сомнительной репутацией. Не знаю, почему Лёха его выбрал… Тем не менее, костюм был действительно эффектен, и произвёл на всех присутствовавших неизгладимое, как потом оказалось, впечатление. Чего уж говорить — большая ярко-красная шляпа метрового диаметра может произвести фурор в любом обществе.

Этот незапланированный эпатаж и сыграл с ним злую шутку — Лёха запомнился всем именно в костюме мухомора. Сначала Лёха гордился периодическими напоминаниями о своём триумфе, и каждый раз, слыша упоминание о своём новогоднем костюме, гордо поднимал подбородок. Потом его стали раздражать шутливые реплики, которые к месту и не к месту отпускали взрослые: «Лёшка, ты почему без шляпы?», «Лёшка, а я тебя без красной шляпы и не узнал!», «Лёха, пойдём по грибы!» и т.д.. Затем «мухомор» подхватили ребята, да и все кому не лень, даже те, кто не знал истории происхождения этого роскошного прозвища. И понеслось…
Естественно, вся почтительность и уважуха, которая на первых порах сопутствовала этому бренду, быстро испарилась. Особенно, когда это прозвище вышло за пределы нашего двора и «конторы», и Лёху стали называть Мухомором в школе.

Лёха в первое время пытался бороться за своё светлое настоящее имя, о котором он напоминал то добрым словом, то кулаком, но процесс было уже не остановить. Со временем он смирился, и сам себя стал так называть, чем, кстати, вдохнул в это прозвище новую порцию респекта, и так это прозвище у него и осталось, теперь уже, видимо, на всю жизнь. История сложилась бы более интересно, если бы это повлияло на личность Лёхи каким-нибудь негативным образом. Тогда можно было бы говорить о том, как детскую психику невольно поломали неосторожные взрослые, и к какой трагедии, в конце-концов, всё это привело.

Но Лёхе не сломали жизнь под корень и, в целом, всё сложилось хорошо, если не считать того, что к двадцати шести годам он облысел, а женившись, попал под мощный каблук, где он, между прочим, прекрасно себя чувствует и по сей день. Я до сих пор считаю, что костюм этот был странный… наркоманский! Да в общем-то и сам Лёха… странные у него вкусы до сих пор, одна только жена чего стоит…

— Это что такое? — Оля хлопала ладонью по фотографии в приступе смеха, — это что за зверь? Как? Как это называется? Это ты? — Оля показала на морду волка, которая, на мой взгляд, очень гармонично сидела на моей голове. Ну как гармонично — она была несоизмеримо больше моей головы, и моё лицо терялось где-то под ней. Тем не менее, волк, на мой взгляд, от этого становился только более реалистичным.
— Волк.
— Да какой же это волк, ты мне скажи? — Оля опять захохотала так, что я невольно начинал улыбаться, всматриваясь в фотографию.

Все, у кого было детство, хотя бы раз надевали костюм волка, лисички, зайчика или белочки. Некоторые делают это и сейчас — интимная жизнь может потребовать новизны и импровизации. Некоторые делают переодевание и перевоплощение своей профессией и получают за это деньги и золотые статуэтки. Некоторые, надо признать, и без всяких костюмов ведут себя как скоты. Как бы то ни было, склонность к перевоплощениям у людей с возрастом не проходит, как можно было бы подумать, глядя на эти серьёзные лица, а лишь глубже запрятывается. В те самые глубины, куда не доберётся не только чужое любопытство, но и свой собственный разум едва ли найдёт дороги.

И дело, конечно же, не в переодеваниях, а в причинах того, что заставляет нас вести себя «неблагоразумно» — в этих смутных импульсах нашего неизведанного «я» — когда мы, поддавшись минутному порыву, дурачимся, делаем то, что нам нравится, не считаясь с тем, как это выглядит, ловим кайф от этого и всецело наслаждаемся жизнью…

Счастье вам, если вы имеете возможность хоть иногда, хоть с кем-то не бояться показаться смешным или жалким, нелепым или глупым.
Счастье вам, если при всём при этом и ваши близкие способны оценить и принять истинного вас — со всеми этими нелепостями и чудачествами.

Но если вы — чопорный кусок человекообразного существа, считающий, что на свадьбе по просьбе тамады переодеться в Бабу Ягу — западло, обгавкать соседскую собачонку, потому что уже, блин, сучка, достала тявкать под ногами — глупо, а соревноваться кто дальше плюнет со своим ребёнком — неприлично, то вы, бесспорно, достойны жалости.
Мундир собственной важности и показного благоразумия — очень нелёгкая ноша, и горе вам, если вы не можете хотя бы иногда поменять его на более лёгкий костюм!

Мой костюм волка состоял из серой манишки с курчавой шерстью, серых рукавиц с пришитыми к ним треугольными черными лоскутками, которые изображали когти, и волчьей морды-шапки, которая надевалась на голову.
Безусловно, сейчас в таком костюме я бы смотрелся довольно забавно. Но что смешного тут? Насупившийся и серьёзный, я угрюмо смотрел из-под волчьей морды.

Мой отец работал в «Городских Электросетях» мастером, и практически все жители нашего двора являлись работниками «конторы» — так между собой все называли эту организацию.
Каждый год «контора» устраивала для детей работников новогоднюю «ёлку». Всего набиралось 15-20 детей всех возрастов, что делало мероприятие достаточно масштабным и в какой-то мере зрелищным.

Это были самые классные новогодние ёлки в моей жизни, с которыми никогда не могли сравниться ни детсадовские, ни впоследствии школьные ёлки. Наши родители сами придумывали сценарий, вели вечер, играли Дедов Морозов, Снегурочек и всякую другую сказочную нечисть.

И дело даже не в том, что взрослыми, которые нас окружали в тот момент, двигали не долг педагога или зарплата аниматора, а искреннее желание доставить радость своим чадам. Не сомневаюсь, что они получали ещё больше приятных эмоций, чем мы.
Дело не в том, что они придумывали что-то особенно интересное. Совсем нет. Просто…

Вот послушай меня, родитель, ты никогда не думал об этом, но подумай сейчас. Ты думаешь, твоему ребёнку нужны этим аниматоры-шманиматоры, купленные Деды Морозы, мужчины, переодетые в Микки-Маусов и прочая дребедень?

Ты, наверно, думаешь, что размер радости прямо пропорционален количеству денег, которые ты заплатил за то, чтобы твоего ребёнка веселили? Ты думаешь, наверно, что, так как каждый человек должен заниматься своим делом, то пусть профессиональные «развлекатели» развлекают, а твой талант — заработать денег, чтобы оплатить их?

Остановись, опомнись!
Неужели в 5 или 8 лет ты был ещё не человек? Неужели в этом возрасте страдания и радости были ненастоящими, неужели это была ещё ненастоящая жизнь?
А если настоящая, то почему ты отказываешься взять в свою «взрослую» жизнь все те впечатления? Почему ты избавился от них? Только потому, что они были в детстве? Но ведь от этого они не перестают быть твоими, они не перестают быть частью твоей жизни. Неужели в этом возрасте тебе было неинтересно жить?

Оглянись, ты ведёшь себя так, словно у тебя не было детства — почему ты забыл его, эту часть себя? Иначе как ты можешь повторять все те же ошибки, жертвой которых стал ты сам?

Ты забыл эти унизительные часы (а тогда они казались веками) стояния в углу — нелепейшего и разрушительного наказания?
Ты забыл это страшное и жестокое «Теперь ты у меня вообще на улицу месяц не выйдешь!»?
Ты забыл этот уничтожающий всё живое в твоей душе и делающий из тебя маленького раба страх сделать что-нибудь не так?
Ты забыл эту раздражительность, с которой тебя пытались чему-то научить нетерпеливые взрослые, и безграничное чувство вины, за то, что ты не можешь сделать, видимо, что-то очень простое и понятное для них, но невозможное для тебя?
Ты забыл эти окрики, запреты и правила, которые были непонятны тебе, но тебя силой принуждали принимать их и выполнять без всякого осмысления?
Ты забыл, как ты завидовал детям, которые могли бегать по лужам, поднимая брызги, и на них никто не кричал?
Ты забыл, как тебе не нравилось быть застигнутым врасплох просьбой «…покажи гостям, как ты умеешь петь ту песенку, которую вы разучили в детсаду…», тебе было некомфортно, но тебя выталкивали в центр комнаты перед незнакомыми людьми и ждали от тебя, что ты непременно должен блеснуть так же, как ты делал это вчера перед мамой и папой?
Ты забыл, как в присутствии других малознакомых детей ты шёпотом говорил взрослым о том, что тебе надо в туалет, а тебе во всеуслышание, нарушая нормы деликатности, отвечали «ах, ты пописять захотел! Так я тебя сейчас отведу» и как тебе было неловко перед остальными мальчиками и девочками?
Ты забыл как тебя предавали самые близкие люди — когда твои сокровенные мысли и слова, которыми ты делился с родителями, обсуждались с чужими людьми — мамиными подружками или дальними родственниками, — почему-то взрослым ничего не стоило пренебрегать твоими тайнами — «Представляешь, что мне мой вчера сказал под большим секретом? Ой, умора…», но ведь тебе тогда они совсем не казались смехотворными и никчемными!
Неужели ты ещё не понял, как под предлогом заботы и «ради твоего же блага», тебе не давали шанса самому ошибаться и решали всё за тебя — всю твою жизнь до самого института, свадьбы или гроба?
Всё твое детство тебя так или иначе убеждали в том, что ты — неполноценный человек, что твои чувства и мысли ничего не значат во взрослом мире, а когда ты сам вступил в этот взрослый мир, ты с неприятным удивлением обнаружил, что тебе действительно чего-то не хватает!

Родитель, если сейчас ты дрогнул, и постамент твоей самоуверенности зашатался, то, возможно, ещё не всё потеряно. Если ты готов принять свою жизнь от самого её начала, то начинай вспоминать:

Помнишь ли ты своё разочарование, когда никто из твоих родителей не смог прийти на детсадовскую ёлку-утренник, к которой ты готовился несколько недель, разучивая стишки и песни?
Как ты завидовал детям, у которых пришли мама или папа! А у некоторых приходили и мама и папа.
Что толку от всего этого представления, если твоя мама не увидит? Что толку, если папа после утренника не сможет потрепать тебя за щёку, сдержанно (ну как умеет) похвалив тебя?

Или вспоминай ещё.

Ты сидишь дома, играешь во что-то на полу, а мама — рядом. Нет, не играет вместе с тобой, а просто находится рядом. Возможно, читает книжку, изредка посматривая в твою сторону, а может, гладит бельё, иногда подходя к тебе и заглядывая через плечо на твой дворец из кубиков или рисунок. Она просто… рядом.

И от этого так спокойно на душе, и таким приятным становится любое занятие и любая игра, которую ты выбрал!
Никакой, даже самый профессиональный педагог или аниматор-массовик-затейник не способен дать эту простую вещь — «мама рядом»!

И ты запросто бы променял шумные увеселительные аттракционы прошлого и будущего на эти редкие моменты, когда ты окружён этим неназойливым вниманием самых близких тебе людей, когда ты спокоен, уверен в неизбежной удачливости любого своего поступка, в бесконечной безмятежности окружающего мира и испытываешь всем своим существом почти космическое удовлетворение от процесса бытия.

Ты был счастлив в такие моменты! Да-да! То, о чём говорят во взрослом мире как о высшей цели в жизни — у тебя всё это было и так, без того, чтобы что-то искать, добиваться и чем-то жертвовать. То, за чем тебе потом придётся гоняться долгие годы во взрослой жизни и никогда не найти — оно у тебя было!

Сейчас, спустя десятки лет мне стал известен секрет успешности «конторских» ёлок — их делали родители, искренне желающие доставить удовольствие своим собственным детям, находившиеся РЯДОМ со своим детьми. Не в «зрительном зале», а рядом: на стульях вдоль стены или в хороводе с нами. И ты мог запросто в любой момент прийти к ним и побыть с ними — по любому поводу. И если тебе не нравилась эта шумная пёстрая толпа детей, то ты мог абсолютно спокойно находиться около родителей, пока тебе не надоест быть лишним на этом празднике жизни. Ты не был обязан исполнять какую-то заранее отрепетированную программу, придуманную кем-то, и в любой момент мог «соскочить», найдя прибежище около родителей.

Каждый год в декабре администрация электросетей получала гору новогодних костюмов. Сотрудники выбирали из этой кучи 3-4 костюма и несли своим чадам на примерку, после которой приносили обратно те, которые не подошли. И я несколько лет подряд выбирал этот мой самый любимый костюм — костюм волка, к заметному неудовольствию моих родителей, которые пытались мне втюхать то Звездочёта, то Шмеля (хотя сейчас бы у меня было много общего с Дмитрием Анатольевичем), то ещё какую-нибудь хрень типа Мухомора. В конце-концов, однажды отец просто принёс один костюм волка — без вариантов — тогда я понял, что от меня отстали.
Да, тогда не было Человеков-Пауков, Бэтменов, Джеков-Воробьёв и прочих героев, которыми хотят быть большинство современных детей. Чапаев, индеец Чингачгук или, на крайний случай, Тимур (из «Тимур и его команда») – вот кем хотели выглядеть большинство нормальных пацанов. К сожалению, костюм «Чапая» советская промышленность не выпускала, а зря — можно было бы неплохо заработать. Но что тут говорить — плановая экономика никому не приносила процветания, достаточно посмотреть на Кубу и Северную Корею…

Мы во дворе и в детсаду костюм Чапая делали самостоятельно. Надо было всего лишь снять куртку, накинуть её на плечи, не засовывая руки в рукава, и застегнуть верхнюю пуговку — получалась этакая «бурка», затем надо было взять в руки «саблю» (любая палка) и всё — костюм «Чапая» готов! Правда, долго его носить мало у кого получалось — до первого замечения воспитателя (если в детсаду) или до первого маминого окрика — из окон хорошо видно, что делается во дворе, и долго такой «Чапай» не пробегает — «Алёша, немедленно одень куртку по-нормальному, а то простудишься! Я кому сказала! Щас я тебя загоню домой, тогда узнаешь!».
И это ещё в том случае, если «саблю» не заметят раньше.

У девочек всё было скучнее. Снежинка, Лисичка, Зайчонок и прочая слюнтяйско-девчоночья гламурная дребедень были и тогда и сегодня, но сегодня к ним добавились Барби, Принцессы Рапунцель и много кто ещё — современные кумиры в наш скоростной информационный век появляются чуть ли не каждый месяц. Но, как ни крути, спектр девчоночьих костюмов намного беднее парнячьего.

Девочки, видимо, обречены из поколения в поколение примерять эти далёкие от реальной жизни костюмы. Всё одно и то же — побольше белого или розового, побольше красивых узоров, цветков или кружавчиков… Как это скучно! Где же здесь развернуться? Ну, предположим, что будет, если девочка захочет костюм пирата? Фиг там! И если сам костюм найти не проблема, то что делать с самым главным — с общественным мнением о том, как должна выглядеть настоящая «хорошая девочка»? Бабушки-дедушки заохают, родители растревожатся — скандал да и только! Потом ещё несколько месяцев пятилетнего человека будут убеждать, что это неправильно и некрасиво для девочки быть пиратом, и это вообще «фи», и где она вообще такого набралась. Замордовать неопытного начинающего человека легко, а вот освободить обратно…

Эх! Что было бы, если бы мы дали возможность каждому свободно выбирать костюмы! Может, нас окружало бы гораздо большее количество счастливых людей?

По каким-то причинам мне нравился мой костюм. Ну и вообще, мне казалось это довольно интересным — изображать волка. Это было очень легко, и у меня всегда это получалось — чтобы рычать и скалить зубы много ума не надо. Поэтому на таких ёлках при вопросе Деда Мороза в мой адрес «а кто это у нас тут такой?», я с готовностью выставлял вперёд руки с «когтями», скалил зубы, рычал и объяснял Деду Морозу, что я — волк.
«Ай, молодец!
Расскажи-ка мне стишок, серый маленький волчок?
Или песню спой про ёлку всю в заснеженных иголках?»

Ха! Конечно, у меня уже были заготовлены и стишки и песни, и на «конторских» ёлках я, в отличие от детского сада или школы, с охотностью их рассказывал и пел — когда ты находишься в почти семейной обстановке, рассказывать стихи и петь — совсем не страшно. Если что — мама или папа придут на помощь, подсказав тебе забытую строчку, ведь они вот тут — рядом.
Я не помню, что я декламировал именно на этой ёлке, к которой относилась фотография, но зато я запомнил, что отчебучил тогда Женька — он удивил всех.

Женька стоял на фото следующим после меня, если смотреть слева направо. На год младше меня, тоже с нашего двора. Фиг знает, каким образом его папа, который был по должности ниже моего отца, всегда умудрялся доставать какие-то блатные вещички и плести всякие там договорённости с взаимными подношениями. И вот он, его папа, год за годом, видимо, первым оказывался у кучи костюмов, из которых надо было выбрать тот, который достанется его чаду. До сих пор не ясно, случайно ли к Женьке попадали самые лучшие костюмы или нет, но глядя на Женьку каждый Новый Год, все дети кусали себе локти, а после вечеринки устраивали разборки со своими родителями – как так получилось, что Женькин понтовый костюм достался не мне?

Вот и в этот раз Женькин костюм был вне конкуренции – костюм ковбоя! Это был самый крутой детский костюм из всех костюмов на вечеринке – и среди мальчиков и среди девочек.
На голове у Женьки была ковбойская шляпа с металлической пряжкой, какая-то форменная рубаха с блестящими пуговицами, штаны с лампасами. Но главное, что заинтересовало всех мальчишек, это был, конечно, чёрный кожаный ремень с двумя кобурами по бокам, в которых были какие-то совершенно настоящие пистолеты-револьверы. И, наконец, на ремне в патронташе были настоящие патроны! Нет, конечно, они были игрушечные, но их убойная сила была отличной — вид этого аксессуара сражал наповал, дети суетились и толпились вокруг Женьки, а он, надо отдать ему должное, давал потрогать и патроны и подержать в руках пистолеты.

Годом ранее ему тоже как будто случайно достался костюм мушкетёра, и все мальчишки были неприятно удивлены, чувствуя себя в костюмах животных людьми второго сорта. В общем, на каждом таком мероприятии всегда образовывались два круга — один вокруг новогодней ёлки, а другой — вокруг Женьки, причём ёлка постоянно эту конкуренцию проигрывала.
Надо признать, Женька никогда не задирал носа, хотя всё к этому располагало с самого его детства. Женькин папа умел доставать нужные вещи, и его семья в советское время не бедствовала — у них была машина, а дома уже стоял «видик», сам Женька одним из первых на нашем дворе начал ходить в джинсах и жевать заграничную жвачку.

В начале 90х его отец уволился из конторы и занялся торговлей. Сначала в качестве «челнока» — нажил хорошее по тем временам состояние. Успех в буквальном смысле опьянил его. Настолько, что в кутежах он сначала потерял и большую часть заработанного, а потом, что страшнее, свою семью — однажды его просто не пустили домой, когда его принесли с очередной пьянки, и он ушёл бродяжничать. Через полгода он появился на пороге чистый, прилично одетый и с пакетами покупок. Он завязал с пьянкой, раскрутил бизнес круче прежнего и снова оказался на коне. Он открыл несколько магазинов одежды и обуви, которые были на тот момент единственными в нашем городке. Через два года он сорвался опять и опять ушёл в запой на полгода. Так было несколько раз — Женькин папа спивался, терял очередное нажитое состояние, затем брал себя в руки и через год-полтора снова приводил свою жизнь в порядок.

Сейчас он не пил уже лет десять, но и богатым как раньше его уже назовёшь. Точнее, конечно, он — обеспеченный человек, но тогда, на фоне бедности 90х годов это сильно бросалось в глаза, а сейчас таких обеспеченных — пруд пруди. Машина, 3х-комнатная квартира, современная бытовая техника, поездки в Египет и Турцию два-три раза в год — этим уже никого не удивишь. У него по-прежнему есть пара магазинов, торгующих одеждой и обувью, но теперь таких магазинов только в нашем районе почти с десяток.
Как бы то ни было, первые «Сникерсы» мы попробовали из Женькиных рук, первые боевики со «Шварцем», Чак Норрисом и Брюсом Ли, а позднее и фильмы для взрослых мы посмотрели на «видике» у Женьки дома.

Ещё в советское время у Женьки дома стояла серьёзная музыкальная аппаратура — японский магнитофон, огромные стерео-колонки, в его доме всегда сразу же появлялись все советские шлягеры и популярные заграничные песни. О многих из них мы узнавали от Женьки — у него был хороший слух, часто он напевал нам композиции с очередной кассеты, которую достал его папа, и благодаря этому мы были в курсе всех музыкальных тенденций того времени. Позднее Женька увлёкся игрой на гитаре, мастерски её освоил, и впоследствии мне даже пришлось у него учиться этому интересному занятию, тоже очень серьёзно повлиявшего на мою жизнь. Во взрослой жизни наши пути ещё не раз пересекались, но это — тема уже совсем другого рассказа.

И вот примерно за 10 минут до того, как была сделана эта фотография, Дед Мороз спросил Женьку, знает ли он какую-нибудь песенку. Пусть споёт, и он, Дед Мороз, в таком случае даст ему какой-нибудь гостинец из его, дедморозовского большого красного мешка.
Женька сказал «знаю!» и запел. На первых строчках Женькиной песни все замерли, а затем по стульям, на которых сидели взрослые, прокатился то ли шёпот, то ли смешок, то ли вздох изумления, а Женька, нисколько не смущаясь, выводил тоненьким голоском:
-…ты как островок в открытом море, щедро мне подаренный судьбой. Астравок. Астравоок!
Дед Мороз (папа Лёхи-Мухомора), уже выслушавший к этому времени несколько новогодних песенок от остальных, нормальных детей, раскрыл рот от изумления, развёл руками и так и застыл в такой позе.
-…позабыв всё на свете, мы плескались как дети, и кружился над нами небосвод голубой! — продолжал отжигать Женька.

Женька пел нормальную взрослую песню об отношениях взрослых людей, и это совсем не вязалось ни с его видом ни с самим мероприятием. Действительно: пятилетний мальчик в костюме ковбоя, поющий тоненьким голосочком «позабыв всё на свете, мы плескались как дети» — это спокойно мог вынести не каждый. Женька допевал песню под одобрительное улюлюканье и аплодисменты взрослой аудитории. Это был ВЗРОСЛЫЙ успех, песня была исполнена действительно мастерски и её было интересно послушать — не в каждой семье был магнитофон, и лишний раз услышать современный шлягер никто был не против.

Женька был непонят нами, детьми, но зато принят на «ура» взрослыми. Точнее, нам было непонятно, чего такого сделал Женька, чтобы так всем понравится. Это вызвало ревность, дезориентировало всех передовых детей конторской ёлки — что надо сделать такого, чтобы так понравиться взрослым, да ещё и всем сразу?

Как всегда, Женька ничего этого не замечал и спокойно и ровно общался со всеми. Я и Лёха отбили его у другой группы детей и очень были рады сфотографироваться с ним как с носителем высшего, непонятного нам знания. Несмотря на то, что я был горд сфотографироваться рядом с Женькой, меня покоробило то, что и Наташа была захвачена этим вихрем, и, к моему большому неудовольствию, присоединилась к этой толпе восхищённых детей, облепивших Женьку.

Наташа в костюме Снежинки стояла на фото четвёртой по порядку — крайней справа, рядом с Женькой. Наташа была моей ровесницей, и только недавно поселилась в нашем дворе. Всё, что было известно про неё на тот момент, так это то, что её папа приехал откуда-то с севера и устроился работать в контору инженером-электриком. Позднее, спустя несколько лет, он занял место моего отца после того, как мой отец лишился должности мастера и руководства всей бригадой в результате несчастного случая — в его бригаде погиб человек от удара током на объекте. После этого карьера и вся жизнь моего отца резко надломилась и затем уже никогда не восстанавливалась обратно, а шла дальше только по наклонной вниз.

Наташа обладала одним редким для ребёнка, тем более, девочки, свойством — её всегда отпускали на улицу! Она всегда могла гулять! В любое время года и в любую погоду родители отпускали её во двор, ей никогда из форточки не кричали «пора домой», никогда не загоняли кормить, если она не хотела.

Я сам не заметил, как мы подружились. Это было неизбежно, это было просто предрешено. Я сам был точно таким же ребёнком, которого, слава богу, никогда не загоняли домой. За одно только это я благодарен родителям на всю жизнь — у меня была свобода и детство!
Иногда, конечно, из форточки звучало:
— Суп готов, иди есть!!!
— Мам, я не хочу.
— Ну как знаешь, — слышалось ответ.
«Пробегал» обед? Вон, на кухне миска с супом стоит, разогревай Что? Там уже ничего нет? Ну, сам виноват!

В общем-то, невелика потеря — отрезал чёрного хлеба, посыпал солью и побежал обратно во двор — там и поем! А если дома есть молоко, то, считай, молодой и растущий организм едой обеспечен. Тогда можно задержаться дома минут на десять . А если есть батон, то это вообще пир. В крышечке из фольги на бутылке с молоком делается дырка, отламывается батон — отламывается прямо по нарезам, такими неправильными диагональными ломтями — так вкуснее. И всё!

Я всегда был на дворе, на улице, и пока я гулял, успевало смениться несколько «поколений» ребят. И всё равно часто получалось так, когда я на дворе оставался один, а домой идти не хотелось. В таких случаях я предпринимал рейд по друзьям — кого-нибудь да снова, глядишь, выпустят погулять! И так получалось, что чаще всего на улицу по результатам моего рейда выходила Наташа.

Сначала я стеснялся гулять с ней вдвоём. Когда нас большая гурьба — это нормально, тут никаких подозрений. Но если мальчик и девочка вдвоём — хмм, это уже повод для дразнилок и подшучиваний. Ну а что делать?

Мы очень сдружились, и я думал, что мы — друзья, но потом, когда я начал её ревновать к Женьке, я понял, что я её… Ну люблю, что ли. Ну а как это назвать? Что, разве чувства были ненастоящие? Настоящие. Да, я думал, что когда мы вырастем, мы поженимся.

Ох, Женька…
Ему лишь стоило нацепить какую-нибудь новую фирменную вещь, купленную его отцом, как сразу Наташа забывала обо мне, и прямо так и крутилась вокруг него. Один раз это могли быть новые джинсы, в другой раз он выносил во двор ластик из Финляндии, который «стирал даже шариковую ручку» (одна из идей-фикс советских школьников).

Итак, на фото стояли Мухомор, Ковбой, Волчонок и Снежинка. Более нелепой компании трудно себе представить, но тем не менее, это была самая настоящая компания настоящих друзей. Впоследствии мне не раз приходилось замечать этот яркий парадокс — чем приличнее вначале казались люди, тем меньше они подходили мне в качестве друзей.

Воспоминания овладели мной, но через несколько мгновений я был разбужен Олиным смехом:
— Волком это чудо может назвать только какой-нибудь извращенец, ведь волк должен быть злым, а этот — такой душечка!
— Ну пусть это будет добрый волк! А чего тут уж такого смешного-то?
Оля не смогла мне сразу ответить, потому что уже опять хохотала:
— Ой, я не могу, ну ты даёшь… ну надо же было такое лицо состряпать… ты, главное, взгляни, какое выражение у волка, и какое у тебя! — Оля подняла альбом к самому моему лицу, — ты посмотри, какой добрый волк! И какой злой ты!
— Да нормально всё! — Я пытался сдерживаться, но уже начинал смеяться этим беспричинным смехом, когда уже знаешь, что будет смешно, но из-за чего будет смешно — ещё не знаешь и смеёшься заранее.
— Нет-нет, ты посмотри. Волк такой добрый, даже немного грустный, а ты как будто всех сейчас загрызёшь!
Что-то действительно в этом было такое:
— Это просто волк такой добрый попался, из которого костюм сделали! — я начал втягиваться в обсуждение.
— А, может, это специально выведенная порода грустных волков, для того, чтобы из них потом делать новогодние костюмы! — подхватывала моя будущая жена, и мы вместе хохотали, сгибаясь над альбомом.
— Если б я знал, что из меня хотят сделать новогодний костюм, я бы тоже был немножко грустным! — оправдывался я.
— Да если б он знал, к кому он попадёт, он бы вообще запретил использовать свою морду! Кто ж знал, что он будет так дискредитирован! Он уже знает, что ты сейчас всех загрызёшь и уже сделал такое лицо, что как будто заранее перед всеми извиняется!
Мы ещё долго смеялись и придумывали разные истории, которые произошли или произойдут в будущем со мной и волком.

Хорошо, когда подруга — хохотушка. То, чем я раньше так тяготился в девушках, теперь необъяснимо манит меня. Болтливость и частый смех, который я считал признаком легкомысленности и недалёкого ума, теперь — самая привлекательная женская черта для меня. Красавицы с многозначительностью во взгляде и тонким душевным миром… Нет, я уже слишком стар для этого. Они будут клевать мозги всю твою жизнь и то, что тебе сейчас кажется очаровательными и возбуждающими странностями, будет бесить тебя спустя всего несколько лет. Но… ты уже будешь опутан цепями привычек и, даже прозрев, не факт, что тебе хватит сил разбить эти оковы.

Простая и весёлая девушка, не мешающая жить мужчине своими амбициями, а всецело посвятившая себя амбициям мужа, создающая невидимый, но важный жизненный уют и комфорт — вот что нужно на самом деле, как жаль, что понимание это приходит не тогда, когда это нужно… Наташа-снежинка теперь доктор наук, носит очки в роговой оправе, и один раз я слышал, как она орёт на ребёнка, что произвело на меня неизгладимое впечатление. Первым её мужем стал Женька…

5 комментариев на “Мухомор, Волк, Ковбой и Снежинка.”