Жизнь без офиса

Когда у тебя через 15 минут операция, ты конечно же, не можешь не задуматься о вечном. А если…


Я начал чувствовать себя больным в машине «скорой помощи», которая везла меня, как мне показалось, на другой конец Москвы. «Скорую» мне вызвали после суток болей в животе. Сначала это была тупая боль в верхней части живота, затем она стала смещаться вниз, её интенсивность усилилась и она из тупой превратилась в колюще-режущую. Доктор на «скорой» был молод, но строг и категоричен — «одевайтесь, едем в больницу».

Его решимость окрепла после того, как он проделал некую манипуляцию. Уже потом, когда у меня в палате появился телефон с интернетом и я начал шерстить материалы по аппендициту, я вычитал, что это был один из многих методов первичной диагностики.

Доктор сильно надавил мне двумя или тремя пальцами в больном месте и спросил:
— Больно?
— Больно, — честно ответил я.
Затем он резко отпустил руку. Боль при резком снятии руки оказалась многократно сильнее, чем при надавливании.
— Что-то серьёзное? — спросил я с нарочитой бодростью.
— Подозрение на аппендицит, одевайтесь, едем в больницу.

«Вот это да! Вот это поворот событий… Съездили, называется на три дня в Москву, ну ничего себе…», — думал я, растерянно бросаясь то в один то в другой угол в поисках одежды. «Мне же надо послезавтра к бухгалтеру… переговоры с новым клиентом… два договора подписать… счета-фактуры, блин… готовить отчётность… осталась одна неделя чтобы оплатить налоги… брать или не брать с собой сотовый? Не факт, что аппендицит, сначала, наверно, положат на проверку, пока анализы будут брать, то да сё… возьму телефон… Эхх, доверенность бы надо было выписать на кого-нибудь перед отъездом… Товар принять… Блин, смешно, ей богу — поехал на три дня… А где мои тапочки?»
— Вы готовы? — доктор и медсестра ждали меня у порога.
— Да, готов. — сказал я бодро и направился к выходу.
Жена заботливо собрала мне всё нужное и поехала со мной. Всё это время на лице у неё было испуганное выражение, которое так и не менялось до тех самых пор, когда я сказал ей, заплаканной, «счастливо, не волнуйся».

Когда я зашёл в машину «скорой помощи» я выбрал себе место, где можно было присесть, но доктор показал мне на кушетку. «Странно», — подумал я, — «я ж не лежачий больной, могу и на сиденье сесть… ну раз так надо — пожалуйста». Я лёг и мы поехали. И вот тут я начал чувствовать себя реально больным. То ли от боли, то ли от тряски, то ли от всего вместе, но я начал чувствовать себя хуже. Перед глазами поплыли радужные круги и я постепенно выключился из внешнего мира и сконцентрировался на себе и своих ощущениях, а они становились всё более угнетающими. А может, так мне казалось, не знаю.

Определённо, есть у природы какой-то механизм, снижающий непреодолимое желание жизни. Я говорю не про инстинкт самосохранения, который в большей степени не зависит от нашей воли, а именно про желание жить во что бы то ни стало, цепляться за жизнь, бороться.

Моей бабушке 82 года, когда приходишь к ней, она каждый раз рассказывает о том, как ей надоело жить и как она ждёт-не дождётся своей смерти. Она говорит так сколько я её помню. Её жизнь, действительно, не легка. Она живёт одна, ее ноги плохо двигаются, глаза плохо видят, слух ослаб, суставы болят. 10 лет назад она сломала правую руку в кисти, и она так и не срослась по-хорошему, поэтому даже отрезать хлеб для неё — нетривиальная задача, не говоря уж о бытовых вопросах.

Тем не менее, в летний сезон она содержит дом в деревне, вспахивает огород 20-30 соток самостоятельно. Каждый год она к концу сезона выматывается, у нее всё болит и она буквально еле двигается. С наступлением холодов она перебирается в городскую квартиру и сидит одна в четырёх стенах, в очередной раз готовая умирать. К весне она опять воспрянет духом, поедет снова в деревню, к земле, которую она искренне любит, несмотря на то, что та отбирает у неё последние силы и здоровье. Это хоть как-то скрашивает её страдания.

Но не физические недуги мучают её больше всего, а страдания иного рода. От чего она страдает? От жизни. Да, так она и говорит. Она тяготится жизнью и считает смерть избавлением от тягостного существования.

Каждый раз, когда она заводит такие разговоры, нет-нет да и вырвется:
— Бабушка, ну как это так — неохота жить? Неужели тебе неинтересно… ну, как бы это сказать… неужели тебе действительно так хочется умереть?
— А что мне ещё делать? — ответит она равнодушно.
— Ну как что? Столько интересного в мире…
— Это для вас интересно, а мне уже ничего не интересно.
— Ну вот же ты смотришь сериалы по телевизору, тебе интересно?
— Нет, неинтересно… Да и глаза ничего уже не видят, очки не помогают…
— Ну радио слушай тогда!
— Да ведь я через слово слышу… да и не интересно мне всё это…
— Ну неужели ты не можешь найти себе занятие кроме земли, которое тебе нравится?
— Нет, ничего уже мне не надо, только бы поскорее умереть. Я уже пожила на этом свете, пора и отдохнуть.

Как можно так говорить «не хочу жить»? Ведь это кощунственно! Это преступно! Разве нормальный человек согласится с логикой таких желаний? Затем я стал обращать внимание, что большинство пожилых людей ведут такие разговоры — кто-то более, а кто-то менее часто. Я понял, что моя бабушка не одинока в этом, и большинство состарившихся людей меняют своё отношение к смерти.

И не то, чтобы они все поголовно хотели своей кончины, как моя бабушка, нет. Просто её наступление они, пожилые люди, не считают… безусловным злом.

Как относимся к смерти мы, большинство людей? Мы откровенно боимся её и надо признаться, это не имеет ничего общего с инстинктом самосохранения. Инстинкт самосохранения на то и инстинкт, что действует в обход сознания, мозга. Инстинкт самосохранения может одёрнуть вашу руку, если она попадёт в огонь, он может, отключив вам мозг, заставить вас спасаться бегством от смертельной опасности. Но он не может дать или отобрать у вас желание жить. Это находится во власти другого, более могущественного и, возможно, более мудрого механизма Природы.

Теперь я знаю это точно, потому что иначе собаки и кошки не уходили бы умирать в уединённые места, туда, где они могут спокойно отойти в иной мир. Да, вот так просто — взять, собраться и пойти умирать! Им не нужна ни «скорая», ни реанимация — они совсем не цепляются за жизнь. Что может звучать более дико для обычного человека — «пойти спокойно умирать в уединённое место!».

Животные собираются и уходят в такие места не потому, что стали плохо слышать или видеть, не потому, что их физиологические жизненно важные функции перестают работать. Природа запускает свой, понятный только ей одной механизм — механизм отключения желания бороться за жизнь. Те, кому удавалось наблюдать животных в последние их дни и часы, говорят, что животные умирают просто от обезвоживания или голода, а не от того, что отказало сердце или лёгкие. У животного пропадает тяга к жизни, он перестаёт принимать пищу и пить воду, а потом потихоньку засыпает. Если человек с помощью интеллекта ещё может осознать, что ему надо пить, чтобы не допустить обезвоживания, то животное лишено такой роскоши, и напрямую, без участия интеллекта, выполняет указания своего босса — Природы.

Мы, большинство людей, считаем, что смерть приносит горе. Конечно, если человек уходит раньше времени, в расцвете сил, то, наверно, сложно будет заставить нас быть спокойными, равнодушными и сохранять философский настрой. Но а если человек прожил долгую и насыщенную жизнь и умирает, есть ли в этом что-то нелогичное? А если при этом сам человек ждёт своей смерти? Нет, он не бросается под колёса автомобиля, не вскрывает себе вены, не мастерит петлю из подручных средств. Он просто, как и животные, перестаёт цепляться за жизнь.

В Азии у многих народов смерть считается не горем, а наоборот, радостным для умершего событием.  Вся родня собирается, чтобы повеселиться на похоронах своего родственника и отметить его переход в иной, более счастливый мир, где он может воссоединиться с другими родственниками. На погребальной церемонии собравшиеся пьют, танцуют, фотографируются с умершим и веселятся по полной. Дикари? Возможно. Зато они не живут всю жизнь под гнётом этой устрашающей необходимости, осознанием которой отягощены большинство людей.

Меня высадили на крыльце одной из московских больниц. Это такое специальное крыльцо для подъезда машин «скорой помощи» с заездом к самым дверям. Только выйдя из машины, я ощутил, как подо мной зашаталась земля и на какой-то момент у меня оказался «завален горизонт». Меня повели в приёмный покой, где меня начал осматривать хирург, он как-то озабоченно хмыкал и сказал, что все признаки аппендицита, но, возможно, он нетипично расположен.
— Ну что, будем делать операцию? — спросил меня хирург.
— А разве у меня есть выбор? — попытался улыбнуться я.
— В общем-то нет. Сейчас тебя отведут на анализы, посиди в коридоре.

Я ждал в коридоре, а мне становилось всё хуже. Боль не стала резче, просто наступила вялость и бессилие. Затем из какой-то комнаты рядом в коридор открылась дверь и в дверях появилась толстая тётка в белом халате, наверно, медсестра. Она остановилась в дверях и продолжала какой-то разговор на высоких тонах с кем-то, кто находился внутри, до меня донеслось только «…опять я должна это делать что ли?», затем с ненавистью посмотрела в мою сторону, подошла ко мне:
— на анализы?
— да, — ответил я.
— тогда за мной, — сказала она и пошла по коридору, не дожидаясь меня.
Я поплёлся за ней следом и, пройдя десять шагов, зашатался и прислонился к стене. Она была приятно прохладная, и это меня немного привело в чувство, но в то же время она была абсолютно ровная, зацепиться было не за что. Я постоял, прислонившись к стене.
— Ну ты чё там, идёшь или нет? — крикнула сопровождавшая меня медсестра из другого конца коридора.
— Щас…
Я доковылял до конца и попал в рентген-кабинет…

Потом меня посадили в коридоре и велели ждать результатов анализов. Я присел и незаметно для себя совершенно обмяк.Теперь мне казалось, что у меня уже болит не какое-то конкретное место в животе, а всё тело.
Голова начала кружиться, и в какой-то последний момент я привстал, открыл ближайшую к себе дверь в коридоре и попросил нашатырь… Нашатырь не только привёл меня в чувство, но и как будто снизил болевые ощущения.

Дальше меня уже катили на коляске — до лифта, затем на какой-то этаж, затем привели в палату, где меня осматривал следующий доктор:
— Смотрите, значит, что мы сейчас сделаем. Нам нужно подтвердить ваш аппендицит, поэтому сначала вам сделают небольшую операцию — будет прокольчик в брюшную полость, мы посмотрим, что там у вас, и если аппендицит подтверждается, то тут же отправим на другую операцию. Всё понятно?
— Понятно… когда это будет?
— Будьте готовы через 10 минут, нужно полностью раздеться. Когда последний раз кушали?
— Более суток назад.
— Ну и отлично, значит, промывание делать не нужно.

«Шустро, блин, «, — думал я, оглядываясь в палате, — «всего только 30 минут назад за мною приехали, а уже через 10 минут меня кладут на операцию». Мне показали мою койку, и я начал медленно раскладывать свои вещи. «и всё-таки как это всё неожиданно, как-то не верится…».

Мобильник отдал жене, подумал, «кто его знает, сколько я тут пролежу в беспамятстве после операции, всё-таки вещь ценная…», но маленький mp3-плеер, купленный когда-то в далёком 2005м году жене в подарок на Новый Год, который имел рекордный по тем временам 1 гигабайт памяти и стоил целых 6000 рублей, этот маленький, но сильно выручивший меня впоследствии гаджет, я оставил с собой, как и наушники.

Вскоре в палату въехала каталка, и меня переложили на неё. Затем я увидел эту картинку, которую обычно показывают в фильмах — лампы на потолке, тебя куда-то везут, коридор, лифт, снова коридор…
И вот меня прикатили в операционную, на первую операцию — лапароскопию. Наркоз был местный — мне вкололи в живот укол. Но до этого меня привязали к операционному столу — руки, ноги… Всё-таки это немного жутковато, надо сказать. Привязывают, чтобы ты не трепыхался что ли? Перед моим лицом поставили ширму и начались приготовления, которые можно узнать по характерным звукам: позвякиванию инструментов, шлёпание резины на перчатках, звуки разрываемых упаковок с одноразовыми иглами, лезвиями и т.д.. Это, конечно, совсем не успокаивающие звуки, но… мне уже хотелось скорейшего избавления от боли, поэтому я с радостью подумал о том, что хорошо, что меня сразу повезли на эти операции-шмаперации, хоть быстрее всё закончится и снова буду здоров…

Я ждал, когда же мне сделают разрез, но когда ощутил, что у меня в животе что-то шевелится, то понял, что все уже в самом разгаре. Действительно, хоть это и не было больно, но очень необычно и приятными эти ощущения не назовешь. Доктор подозвал свою ассистентку и сказал ей:
— ну вот, посмотрите, видите? Типичный случай… Явное воспаление…
Они оба наклонились надо мной.
Затем доктор сказал мне:
— у вас аппендицит, точно. Теперь у вас будет ещё одна операция, на этот раз под общим наркозом. Удачи.
— спасибо, — ответил я совсем уже безразличным голосом.

Снова перед глазами замелькали лампы, стены коридоров. И вдруг, всё остановилось. Медсестра сказала:
— придется немного подождать здесь, хорошо?
— сколько?
— минут пятнадцать.
И все ушли. Внезапно я остался в полнейшем одиночестве.

Когда у тебя через 15 минут операция, ты конечно же, не можешь не задуматься о вечном. А если…

А что такое «если»? Смерть? Пожалуй, мы все её боимся, а в такие моменты, когда предстоит операция или другая ответственная процедура, связанная со здоровьем — особенно. Но именно в тот момент, лёжа в коридоре на каталке, я осознал, что мне всё равно. Это необычайное чувство, незнакомое мне ранее. Ощущение освобождения от страхов, боли и страданий.

Почему-то каталку поставили не к стене, а к окну. Я повернул голову набок и зажмурился — окна были от пола до потолка, и в это огромное пространство вливалось солнце. Я находился высоко и мог видеть крыши соседних зданий. Но я мог видеть и то, что творилось внизу, на земле. И мне показалось это так смешно — там внизу кипела какая-то муравьиная работа, ходили люди, ездили и останавливались машины. Куда они все? Какие они придумали себе дела, чтобы так забавно суетиться, когда можно вот так спокойно смотреть на всё, как я?

И вот это странное ощущение полностью овладело мной и не отпускало меня. Это не равнодушие, а, скорее, некая отрешённость. Это, скорее, невозмутимость созерцателя, который наблюдал за окружающим миром со стороны, не участвуя в его играх. Очень странное ощущение. Может, это такая побочная реакция организма на боль, с которой он устал бороться, которую он устал переносить? Или на меня так подействовал местный наркоз?

Увидев в фильме героя, который отказывается от борьбы, потому что серьёзные ранения не позволяют ему подняться и сделать последний рывок, необходимый для спасения, или увидев просто угасающего человека, которому надо, как кажется, всего лишь воспрять духом и все его проблемы исчезнут, всегда хочется крикнуть, подсказать ему «чего ты лежишь, вставай!». Хрестомаийная байка про двух лягушек в молоке, одна из которых сложила лапки и утонула, а другая не сдалась и выбралась наружу, услужливо снабжает нас порцией уверенности, что надо цепляться за жизнь всегда и любыми средствами и будешь вознаграждён — вгрызаться зубами, ногтями, но держаться за жизнь, за малейшую возможность ее продолжения. А чтобы держаться, конечно же, нужна воля, тяга к жизни и сильный дух? Возможно.

Но если бы мне в тот момент сказали «тебе надо побороться, поднапрячься, сделать что-то такое через силу… и всем твоим бедам — конец!» я бы в тот момент ответил, что мне ничего не надо.  Единственная забота — укрыть ноги, которые впопыхах не были укрыты медсёстрами и теперь торчат из-под простыни, заставляя меня иногда ёжиться от озноба. Но хорошо, что есть солнце, от него тепло…

Как бы рад я был сейчас найти и пересмотреть ту серию из сериала про Жак Ив Кусто… Серия как серия, я у него таких посмотрел несколько десятков. Меня вообще успокаивают и радуют фильмы про природу, живность, поэтому я давно уже скачал похождения Кусто и посмотрел почти все… И вот как-то я наткнулся на эту серию. Сначала она мне не понравилась, т.к. в ней почти не рассказывали ничего про конкретных обитателей моря. Какая-то философская муть, но потом мне пришлось перематывать назад, чтобы по-хорошему понять, о чём говорил голос за кадром. Сейчас не помню дословно, но там были очень мудрые слова про природу, про то, как в ней осуществляется круговорот жизни, что-то типа: хищники убивают и съедают свою добычу, но в этом нет зла, так предусмотрено Природой… Умирая, хищники отдают долг Океану и сами становятся пищей для других обитателей моря. Но в этом нет добра — так предусмотрено Природой. Изначально в природе нет ни добра ни зла, есть только бесконечно меняющаяся Жизнь…».

«Как это мудро», — думал я, — «почти как у Экклезиаста:

«Что пользы человеку от всех его трудов, над чем он трудится под солнцем?
Род уходит, и род приходит, а Земля остается навек.
Восходит солнце, и заходит солнце, и на место свое поспешает,
Чтобы там опять взойти;
Бежит на юг и кружит на север, кружит, кружит на бегу своем ветер,
И на круги свои возвращается ветер;
Бегут все реки в море, — а море не переполнится,
К месту, куда реки бегут, —
Туда они продолжают бежать;
Всё — одна маята, и никто рассказать не умеет, —
Глядят, не пресытятся очи, слушают, не переполнятся уши.
Что было, то и будет, и что творилось, то творится,
И нет ничего нового под солнцем.
Бывает, скажут о чем-то: смотри, это новость!
А уже было оно в веках, что прошли до нас.
Не помнят о прежнем — так и о том, что будет, —
О нем не вспомнят те, кто будут позднее…

Всему свой час, и время всякому делу под небесами:
Время родиться и время умирать,
Время насаждать и время вырывать насажденья,
Время убивать и время исцелять,
Время разрушать и время строить,
Время плакать и время смеяться,
Время рыданью и время пляске,
Время разбрасывать камни и время складывать камни,
Время обнимать и время избегать объятий,
Время отыскивать и время дать потеряться,
Время хранить и время тратить,
Время рвать и время сшивать,
Время молчать и время говорить,
Время любить и время ненавидеть,
Время войне и время миру.
Что пользы творящему в том, над чем он трудится?»

Так я лежал и удивлялся своим мыслям и ощущению полной отрешённости. Позднее я думал об этом состоянии, и понимаю, что я ощутил на себе дыхание этого незримого и непонятного механизма Природы, несомненно более масштабного и основополагающего, чем всё, что мы знаем…

Интересно, кто-нибудь ещё испытывал ли что-нибудь подобное?
Постойте-ка… Ведь я уже слышал про такое… Точно! Это же «Небо Аустерлица» из «Война и Мир», раненый Андрей Болконский:

Над ним не было ничего уже, кроме неба, — высокого неба, не ясного, но все-таки неизмеримо высокого, с тихо ползущими по нем серыми облаками. «Как тихо, спокойно и торжественно, совсем не так, как я бежал, — подумал князь Андрей, — не так, как мы бежали, кричали и дрались; совсем не так, как с озлобленными и испуганными лицами тащили друг у друга банник француз и артиллерист, — совсем не так ползут облака по этому высокому бесконечному небу. Как же я не видал прежде этого высокого неба? И как я счастлив, что узнал его наконец. Да! все пустое, все обман, кроме этого бесконечного неба. Ничего, ничего нет, кроме его. Но и того даже нет, ничего нет, кроме тишины, успокоения. И слава Богу!..»

Теперь я знаю наверняка, что этот Механизм существует. И сразу многое становится ясным и понятным.
И почему животные умирают добровольно, и почему старые люди не считают смерть злом и почему… физическое бессмертие не принесёт людям радости!

Я не сомневаюсь в том, что в ближайшем будущем наука сможет продлять человеческую жизнь бесконечно долго. Это можно сделать по-разному, например, постепенно менять устаревающие органы и выращивать новые. Это самый реалистичный и уже воплощаемый в жизнь сценарий. Но… кто подарит желание дальше жить и радоваться жизни?

Мои размышления были прерваны резким толчком, и я понял, что меня покатили. В операционную. «Ну и ладно…». В новой кафельной комнате было несколько человек, и один из них, не знаю кто, весело крикнул мне «Вы знаете, что вы по домашнему адресу приехали?». Я лежал, смотрел вверх и без энтузиазма переспросил:
— Как это?
— Ваш домашний адрес, указанный в карточке, точно такой же, как у нашей больницы, только города разные! Вот это совпадение!
— Да уж… — подумал я, — действительно, любопытно…
Мне на лицо уже надевали маску, а я ещё думал о том, как бы это мне засечь тот момент, когда начинает действовать наркоз, но теперь уже точно ничего не помню.

14 комментариев на “Перед операцией. Возможно ли бессмертие.”